Неточные совпадения
Я даже думаю (
берет его под
руку и отводит
в сторону),я даже думаю, не было ли на меня какого-нибудь доноса.
Я карт и
в руки никогда не
брал; даже не знаю, как играть
в эти карты.
Алексей Александрович задумался и, постояв несколько секунд, вошел
в другую дверь. Девочка лежала, откидывая головку, корчась на
руках кормилицы, и не хотела ни
брать предлагаемую ей пухлую грудь, ни замолчать, несмотря на двойное шиканье кормилицы и няни, нагнувшейся над нею.
— Давненько не
брал я
в руки шашек! — говорил Чичиков, подвигая тоже шашку.
— Давненько не
брал я
в руки шашек! — говорил Чичиков, подвигая шашку.
— А! так ты не можешь, подлец! когда увидел, что не твоя
берет, так и не можешь! Бейте его! — кричал он исступленно, обратившись к Порфирию и Павлушке, а сам схватил
в руку черешневый чубук. Чичиков стал бледен как полотно. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что губы его шевелились без звука.
— Да за что же припекут, коли я не
брала и
в руки четвертки? Уж скорее другой какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не попрекал.
— Давненько не
брал я
в руки!.. Э, э! это, брат, что? отсади-ка ее назад! — говорил Чичиков.
Но куклы даже
в эти годы
Татьяна
в руки не
брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою
в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она
в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
Она другой
рукой берет меня за шею, и пальчики ее быстро шевелятся и щекотят меня.
В комнате тихо, полутемно; нервы мои возбуждены щекоткой и пробуждением; мамаша сидит подле самого меня; она трогает меня; я слышу ее запах и голос. Все это заставляет меня вскочить, обвить
руками ее шею, прижать голову к ее груди и, задыхаясь, сказать...
Его высокая фигура
в черном фраке, бледное выразительное лицо и, как всегда, грациозные и уверенные движения, когда он крестился, кланялся, доставая
рукою землю,
брал свечу из
рук священника или подходил ко гробу, были чрезвычайно эффектны; но, не знаю почему, мне не нравилось
в нем именно то, что он мог казаться таким эффектным
в эту минуту.
Она улыбается своей грустной, очаровательной улыбкой,
берет обеими
руками мою голову, целует меня
в лоб и кладет к себе на колени.
— Я ничего не
брала у вас, — прошептала
в ужасе Соня, — вы дали мне десять рублей, вот возьмите их. — Соня вынула из кармана платок, отыскала узелок, развязала его, вынула десятирублевую бумажку и протянула
руку Лужину.
— А чтобы те леший! — вскрикивает
в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю,
берет ее за конец
в обе
руки и с усилием размахивается над савраской.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце
в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои
руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба
берет его за
руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Она всегда протягивала ему свою
руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением
брал ее
руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила
в глубокой скорби. Но теперь их
руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза
в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.
В кабинете ковер грошовый на стену прибил, кинжалов, пистолетов тульских навешал: уж диви бы охотник, а то и ружье-то никогда
в руки не
брал.
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею
рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я
в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я
беру на себя устроить ваше состояние».
— Ну, вот тебе беспереводный рубль, — сказала она.
Бери его и поезжай
в церковь. После обедни мы, старики, зайдем к батюшке, отцу Василию, пить чай, а ты один, — совершенно один, — можешь идти на ярмарку и покупать все, что ты сам захочешь. Ты сторгуешь вещь, опустишь
руку в карман и выдашь свой рубль, а он опять очутится
в твоем же кармане.
— Слезайте, дальше не поеду. Нет, денег мне не надо, — отмахнулся он
рукою в худой варежке. — Не таков день, чтобы гривенники
брать. Вы, господа, не обижайтесь! У меня — сын пошел. Боюсь будто чего…
Самгина толкала, наваливаясь на его плечо, большая толстая женщина
в рыжей кожаной куртке с красным крестом на груди,
в рыжем
берете на голове; держа на коленях обеими
руками маленький чемодан, перекатывая голову по спинке дивана, посвистывая носом, она спала, ее грузное тело рыхло колебалось, прыжки вагона будили ее, и, просыпаясь, она жалобно вполголоса бормотала...
— Очень имеют. Особенно — мелкие и которые часто
в руки берешь. Например — инструменты: одни любят вашу
руку, другие — нет. Хоть брось. Я вот не люблю одну актрису, а она дала мне починить старинную шкатулку, пустяки починка. Не поверите: я долго бился — не мог справиться. Не поддается шкатулка. То палец порежу, то кожу прищемлю, клеем ожегся. Так и не починил. Потому что шкатулка знала: не люблю я хозяйку ее.
Вот он старшую, Анфису,
берет за
руку: «Садитесь, говорит,
в коляску».
А ничего не бывало: Илья Ильич ко вдове не ходит, по ночам мирно почивает, карт
в руки не
берет.
Если ты скажешь смело и обдуманно да — я
беру назад свое решение: вот моя
рука и пойдем, куда хочешь, за границу,
в деревню, даже на Выборгскую сторону!
Была их гувернантка, m-lle Ernestine, которая ходила пить кофе к матери Андрюши и научила делать ему кудри. Она иногда
брала его голову, клала на колени и завивала
в бумажки до сильной боли, потом
брала белыми
руками за обе щеки и целовала так ласково!
— Однако вы тоже дурак, милейший, — сказал Реймер,
беря приятеля под
руку и увлекая его к автомобилю. — Что веселого
в этой шутке?
На нем гуляет, веселится
Палач и алчно жертвы ждет:
То
в руки белые
берет,
Играючи, топор тяжелый,
То шутит с чернию веселой.
Прочими книгами
в старом доме одно время заведовала Вера, то есть
брала, что ей нравилось, читала или не читала, и ставила опять на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая
рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги на попечение Леонтия.
Она нюхает цветок и, погруженная
в себя, рассеянно ощипывает листья губами и тихо идет, не сознавая почти, что делает, к роялю, садится боком, небрежно, на табурет и одной
рукой берет задумчивые аккорды и все думает, думает…
Соловей лил свои трели. Марфеньку обняло обаяние теплой ночи. Мгла, легкий шелест листьев и щелканье соловья наводили на нее дрожь. Она оцепенела
в молчании и по временам от страха ловила
руку Викентьева. А когда он сам
брал ее за
руку, она ее отдергивала.
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он
брал ее за
руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе, — звал
в парк вдвоем, являлся
в другие часы, когда тетки спали или бывали
в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
Машутка становилась
в угол, подальше, всегда прячась от барыни
в тени и стараясь притвориться опрятной. Барыня требовала этого, а Машутке как-то неловко было держать себя
в чистоте. Чисто вымытыми
руками она не так цепко
берет вещь
в руки и, того гляди, уронит; самовар или чашки скользят из
рук;
в чистом платье тоже несвободно ходить.
Лето проводила
в огороде и саду: здесь она позволяла себе, надев замшевые перчатки,
брать лопатку, или грабельки, или лейку
в руки и, для здоровья, вскопает грядку, польет цветы, обчистит какой-нибудь куст от гусеницы, снимет паутину с смородины и, усталая, кончит вечер за чаем,
в обществе Тита Никоныча Ватутина, ее старинного и лучшего друга, собеседника и советника.
Она ласково подала ему
руку и сказала, что рада его видеть, именно
в эту минуту, когда у ней покойнее на сердце. Она,
в эти дни, после свидания с Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома, за обедом, к которому являлась каждый день, она
брала над собой невероятную силу, говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
Ему вдруг пришло
в голову — послать ловкого Егорку последить, кто
берет письма у рыбака, узнать, кто такая Секлетея Бурдалахова. Он уже позвонил, но когда явился Егор — он помолчал, взглянул на Егора, покраснел за свое намерение и махнул ему
рукой, чтобы он шел вон.
— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Я знаю, что
в этой пачке радужных — тысяча рублей, вот! — И я стал было дрожащими
руками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что тысяча. Ну, так вот, эту тысячу я
беру себе, а все остальное, вот эти кучи, возьмите за долг, за часть долга: тут, я думаю, до двух тысяч или, пожалуй, больше!
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя, что я
в то же время
беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне
руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и
беру у князя за сестру деньги зазнамо!
В Китае мятеж;
в России готовятся к войне с Турцией. Частных писем привезли всего два. Меня зовут
в Шанхай: опять раздумье
берет, опять нерешительность — да как, да что? Холод и лень одолели совсем, особенно холод, и лень тоже особенно. Вчера я спал у капитана
в каюте; у меня невозможно раздеться; я пишу, а другую
руку спрятал за жилет; ноги зябнут.
Иногда он, не зная назначения какой-нибудь вещи,
брал ее
в руки и долго рассматривал, стараясь угадать, что бы это такое было, и уже ставил по своему усмотрению.
Живут они патриархально, толпой выходят навстречу путешественникам,
берут за
руки, ведут
в домы и с земными поклонами ставят перед ними избытки своих полей и садов…
Но это все неважное: где же важное? А вот: 9-го октября, после обеда, сказали, что едут гокейнсы. И это не важность: мы привыкли. Вахтенный офицер посылает сказать обыкновенно К. Н. Посьету. Гокейнсов повели
в капитанскую каюту. Я был там. «А! Ойе-Саброски! Кичибе!» — встретил я их, весело подавая
руки; но они молча, едва отвечая на поклон,
брали руку. Что это значит? Они, такие ласковые и учтивые, особенно Саброски: он шутник и хохотун, а тут… Да что это у всех такая торжественная мина; никто не улыбается?
Еще досаднее, что они носятся с своею гордостью как курица с яйцом и кудахтают на весь мир о своих успехах; наконец, еще более досадно, что они не всегда разборчивы
в средствах к приобретению прав на чужой почве, что
берут, чуть можно, посредством английской промышленности и английской юстиции; а где это не
в ходу, так вспоминают средневековый фаустрехт — все это досадно из
рук вон.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка,
в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую
руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них
рук, будет говорить новыми языками, будет
брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Начали мыться. Петр Ильич держал кувшин и подливал воду. Митя торопился и плохо было намылил
руки. (
Руки у него дрожали, как припомнил потом Петр Ильич.) Петр Ильич тотчас же велел намылить больше и тереть больше. Он как будто
брал какой-то верх над Митей
в эту минуту, чем дальше, тем больше. Заметим кстати: молодой человек был характера неробкого.
— Да помилуйте же, господа! Ну, взял пестик… Ну, для чего
берут в таких случаях что-нибудь
в руку? Я не знаю, для чего. Схватил и побежал. Вот и все. Стыдно, господа, passons, [довольно, право (фр.).] а то, клянусь, я перестану рассказывать!
Получая от нас хлебы, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же
руками добытые,
берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней
в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу, рады они будут тому, что получают его из
рук наших!
Тут Софрон помолчал, поглядел на барина и, как бы снова увлеченный порывом чувства (притом же и хмель
брал свое),
в другой раз попросил
руки и запел пуще прежнего...
Бывало, по целым дням кисти
в руки не
берет; найдет на него так называемое вдохновенье — ломается, словно с похмелья, тяжело, неловко, шумно; грубой краской разгорятся щеки, глаза посоловеют; пустится толковать о своем таланте, о своих успехах, о том, как он развивается, идет вперед…
Он долго не мог отыскать свою шляпу; хоть раз пять
брал ее
в руки, но не видел, что
берет ее. Он был как пьяный; наконец понял, что это под
рукою у него именно шляпа, которую он ищет, вышел
в переднюю, надел пальто; вот он уже подходит к воротам: «кто это бежит за мною? верно, Маша… верно с нею дурно!» Он обернулся — Вера Павловна бросилась ему на шею, обняла, крепко поцеловала.